19.05.2009 в 19:44
Пишет Лотерея Лавлесс:Лотерея, фанфик
Ритсу и Соби
НАЗВАНИЕ: Гроза
АВТОР:
ФЕНДОМ: Loveless
ПЕРСОНАЖИ: Ритсу-сенсей и Агатсума Соби
РЕЙТИНГ: PG
ЖАНР: фиклет, POV, эм, сенен-ай…
ДИСКЛАЙМЕР: Отказ от прав стандартный
СТАТУС: Закончено
ОТ АВТОРА: Написано для «Лотерея Loveless».
читать дальшеДни неимоверно растягиваются, сливаясь в одну полосу, когда о времени напоминает только тиканье часов и накрывающая удушливым покрывалом усталость. Протянуть руку. Выверенное расстояние в три разбитых чашки. Холод фарфора в кажущихся теперь неуклюжими пальцах.
Зефирная чашка. Ты еще с точностью помнишь ее прозрачность, шероховатость, тонкий узор из акварельных линий, но скоро это все сотрется из памяти, уступив место более нужным вещам.
Расстояние от кровати до окна – семь шагов. Прямо три, один направо, обогнуть стул, потом чуть левее и протянуть руку, чтобы найти подоконник.
Когда зрение перестает нам помогать, на его место приходят другие чувства. И если кто-то видит ушами, то твоей связью с миром отныне стали пальцы.
Прикасаясь к чему либо, ты по ощущениям восстанавливаешь картину перед своим внутренним взором. Руку в сторону, отдернуть занавеску. Тюль струится меж пальцев, но кто скажет тебе теперь, какого он цвета?
Стекло приятно холодит пальцы. Открыть.
Поток наэлектризованного воздуха врывается в комнату пополам с шумом ветра и брызгами дождя. На мгновение ты задыхаешься.
Где-то вдали глухо урчит гром, но гроза еще не пришла к тебе.
Осторожно поставить чашку на подоконник. Сначала ощутить пластиковую поверхность ребром ладони, и лишь за тем разжать пальцы.
Звона осколков нет. Теперь это дается тебе проще. Но ты все еще боишься просыпаться… потому что не можешь открыть глаза.
Ты помнишь, что за окном была яблоня. Старая, почти не цветущая – вот только у городских служб все не доходят руки его срубить. А сейчас, прислушиваясь к шороху капель по его листьям, ты пытаешься вспомнить его. Все. До последней веточки. Так, как всегда видел мир, от травинки и до полутона, твой ученик.
Когда-то его рисунки складировались на твоем столе. Правее лампы в зеленом абажуре. Когда ты работал, сутками не вставая с кресла, дверь твоего кабинета иногда приоткрывалась. Домашние тапочки шлепали по полу и всклокоченная, перемазанная красками мордочка осторожно выглядывала из-за стопки книг. Ты когда-то всегда узнавал его шаги, запах красок и наблюдал, чуть скосив от каллиграфии глаза, как тоненькая ладошка с музыкальными пальчиками робко поправляет на твоем столе еще волнистый от акварели рисунок.
Мальчик замирает, испуганно прижав ушки, но поймав твой взгляд, внезапно улыбается.
Сначала это было правилом – Учитель строго следит за успехами и неудачами своего лучшего ученика. Но потом мальчик вырос, его улыбка стерлась не только с тонких губ, но и из твоей памяти. Как стерлись рисунки, воспоминания, лица.
Часы раздражающе громко тикают за спиной. Ты слышишь их даже сквозь нарастающий шум дождя.
Бардовые полосы на спине. Тоже своего рода рисунок. Каллиграфия иного плана. Тонким хлыстом по коже.
Боли нет, Соби. Запомни – боли нет…
Проследить пальцем каждый шрам, горячим шепотом повторяя ему на ухо – боли нет…
Гроза уже совсем близко. Ты чувствуешь ее где-то внутри, словно это не гром разливается по городу, а кровь густой волной шумит в ушах, а плечи сводит зудящей болью. Полосы, полосы, росчерки…
Его напряженный, внимательный взгляд. Сцепленные замком пальцы, надлом в голосе. Трещина где-то внутри.
Отдать. Отдать кому-то, пусть и совершенному, но чужому. Полностью отказаться от своего шедевра, разжать и без того не плотно сжатые объятья, выпустив его на волю.
Я напишу имя… вот здесь, ты не против?
Тонкий пальчик на его шее. Тончайшая кисть на безупречном холсте.
Как ты хочешь – чтобы было больно или…
Больно… - все еще пахнущие краской пальцы бойца расслабляют воротник, обнажая шею. – Я люблю боль.
Твоя совершенная марионетка. Твоя завершенная картина. Все сделано, выполненное без единой ошибки. Осталось лишь подписать.
… вот только подпись – не твоя.
От грохота дрожат стекла, вибрирует тонкий фарфор в твоих пальцах. Водяные капли текут по лицу, от них горят глаза и губы.
Единственное яркое пятно на картине – размашистая, бардово-красная подпись в углу холста.
- Хмм.. довольно интересно… - Кё склоняется над моим плечом, как всегда бесцеремонно заглядывая в еще не просохшую работу. – Только что так мрачно-то? Опять не спал?
Я не отвечаю на его бурчание, аккуратно убирая коробки с красками. Пока промываю кисти в раковине, он топчется возле картины.
- Слыш, Со-тяяяян… - он поворачивает ко мне всклокоченную голову, так и не вынимая чупа-чупс изо рта. – Это ты не себя случаем нарисовал?
Бросаю взгляд в его сторону. На картине – полупустая больничная палата. Гроза бушует за окном, возле которого, с чашкой в руках, в пол-оборота к зрителю стоит мужчина со светлыми, прямыми волосами. Его глаза закрыты.
- С чего ты взял? – я, кажется, впервые за весь день что-то произношу.
- Да так… похож просто.
Кё отворачивается, впиваясь зубами в чупа-чупс.
В углу, на кровати, спит Рицка. Домашние тапочки стоят возле одной из ножек, а всклокоченная темная голова с по-детски прижатыми к подбородку тонкими ладошками виднеется среди облака одеяла.
За окном, медленно теряя силу, умирает гроза.
URL записиРитсу и Соби
НАЗВАНИЕ: Гроза
АВТОР:
ФЕНДОМ: Loveless
ПЕРСОНАЖИ: Ритсу-сенсей и Агатсума Соби
РЕЙТИНГ: PG
ЖАНР: фиклет, POV, эм, сенен-ай…
ДИСКЛАЙМЕР: Отказ от прав стандартный
СТАТУС: Закончено
ОТ АВТОРА: Написано для «Лотерея Loveless».
читать дальшеДни неимоверно растягиваются, сливаясь в одну полосу, когда о времени напоминает только тиканье часов и накрывающая удушливым покрывалом усталость. Протянуть руку. Выверенное расстояние в три разбитых чашки. Холод фарфора в кажущихся теперь неуклюжими пальцах.
Зефирная чашка. Ты еще с точностью помнишь ее прозрачность, шероховатость, тонкий узор из акварельных линий, но скоро это все сотрется из памяти, уступив место более нужным вещам.
Расстояние от кровати до окна – семь шагов. Прямо три, один направо, обогнуть стул, потом чуть левее и протянуть руку, чтобы найти подоконник.
Когда зрение перестает нам помогать, на его место приходят другие чувства. И если кто-то видит ушами, то твоей связью с миром отныне стали пальцы.
Прикасаясь к чему либо, ты по ощущениям восстанавливаешь картину перед своим внутренним взором. Руку в сторону, отдернуть занавеску. Тюль струится меж пальцев, но кто скажет тебе теперь, какого он цвета?
Стекло приятно холодит пальцы. Открыть.
Поток наэлектризованного воздуха врывается в комнату пополам с шумом ветра и брызгами дождя. На мгновение ты задыхаешься.
Где-то вдали глухо урчит гром, но гроза еще не пришла к тебе.
Осторожно поставить чашку на подоконник. Сначала ощутить пластиковую поверхность ребром ладони, и лишь за тем разжать пальцы.
Звона осколков нет. Теперь это дается тебе проще. Но ты все еще боишься просыпаться… потому что не можешь открыть глаза.
Ты помнишь, что за окном была яблоня. Старая, почти не цветущая – вот только у городских служб все не доходят руки его срубить. А сейчас, прислушиваясь к шороху капель по его листьям, ты пытаешься вспомнить его. Все. До последней веточки. Так, как всегда видел мир, от травинки и до полутона, твой ученик.
Когда-то его рисунки складировались на твоем столе. Правее лампы в зеленом абажуре. Когда ты работал, сутками не вставая с кресла, дверь твоего кабинета иногда приоткрывалась. Домашние тапочки шлепали по полу и всклокоченная, перемазанная красками мордочка осторожно выглядывала из-за стопки книг. Ты когда-то всегда узнавал его шаги, запах красок и наблюдал, чуть скосив от каллиграфии глаза, как тоненькая ладошка с музыкальными пальчиками робко поправляет на твоем столе еще волнистый от акварели рисунок.
Мальчик замирает, испуганно прижав ушки, но поймав твой взгляд, внезапно улыбается.
Сначала это было правилом – Учитель строго следит за успехами и неудачами своего лучшего ученика. Но потом мальчик вырос, его улыбка стерлась не только с тонких губ, но и из твоей памяти. Как стерлись рисунки, воспоминания, лица.
Часы раздражающе громко тикают за спиной. Ты слышишь их даже сквозь нарастающий шум дождя.
Бардовые полосы на спине. Тоже своего рода рисунок. Каллиграфия иного плана. Тонким хлыстом по коже.
Боли нет, Соби. Запомни – боли нет…
Проследить пальцем каждый шрам, горячим шепотом повторяя ему на ухо – боли нет…
Гроза уже совсем близко. Ты чувствуешь ее где-то внутри, словно это не гром разливается по городу, а кровь густой волной шумит в ушах, а плечи сводит зудящей болью. Полосы, полосы, росчерки…
Его напряженный, внимательный взгляд. Сцепленные замком пальцы, надлом в голосе. Трещина где-то внутри.
Отдать. Отдать кому-то, пусть и совершенному, но чужому. Полностью отказаться от своего шедевра, разжать и без того не плотно сжатые объятья, выпустив его на волю.
Я напишу имя… вот здесь, ты не против?
Тонкий пальчик на его шее. Тончайшая кисть на безупречном холсте.
Как ты хочешь – чтобы было больно или…
Больно… - все еще пахнущие краской пальцы бойца расслабляют воротник, обнажая шею. – Я люблю боль.
Твоя совершенная марионетка. Твоя завершенная картина. Все сделано, выполненное без единой ошибки. Осталось лишь подписать.
… вот только подпись – не твоя.
От грохота дрожат стекла, вибрирует тонкий фарфор в твоих пальцах. Водяные капли текут по лицу, от них горят глаза и губы.
Единственное яркое пятно на картине – размашистая, бардово-красная подпись в углу холста.
- Хмм.. довольно интересно… - Кё склоняется над моим плечом, как всегда бесцеремонно заглядывая в еще не просохшую работу. – Только что так мрачно-то? Опять не спал?
Я не отвечаю на его бурчание, аккуратно убирая коробки с красками. Пока промываю кисти в раковине, он топчется возле картины.
- Слыш, Со-тяяяян… - он поворачивает ко мне всклокоченную голову, так и не вынимая чупа-чупс изо рта. – Это ты не себя случаем нарисовал?
Бросаю взгляд в его сторону. На картине – полупустая больничная палата. Гроза бушует за окном, возле которого, с чашкой в руках, в пол-оборота к зрителю стоит мужчина со светлыми, прямыми волосами. Его глаза закрыты.
- С чего ты взял? – я, кажется, впервые за весь день что-то произношу.
- Да так… похож просто.
Кё отворачивается, впиваясь зубами в чупа-чупс.
В углу, на кровати, спит Рицка. Домашние тапочки стоят возле одной из ножек, а всклокоченная темная голова с по-детски прижатыми к подбородку тонкими ладошками виднеется среди облака одеяла.
За окном, медленно теряя силу, умирает гроза.
очень впечатлило))